Планета Красота, № 11-12, 2008
Наталья Казьмина
О людях простых и сложных
Адольф Шапиро поставил в Малом театре Горького, пьесу «Дети солнца». Название слышали все, содержание, по воспоминаниям, путаное и многословное, ясно не перескажет никто. Уже событие. Опытный режиссер психологического направления дебютировал в цитадели русского актерства, большие актеры встретились с сильной концептуальной режиссурой, Горького — не самого близкого Малому театру автора (хотя «Фальшивую монету» и «Дачников» Б. Бабочкина здесь помнят) — сыграли в Доме Островского. Из этого всего высеклась искра, вышел толк.
Спектакль выглядит не вполне типично для Малого театра, что вовсе не плохо. Напротив, любопытно. По ощущениям — ритму, звуку, «картинке», душевным токам, идущим со сцены, — это, скорее, мхатовский спектакль его лучших времен (сейчас в МХТ так не играют). Актеры Малого выглядят суше, строже, самоуглубленнее, чем обычно, — играют, «как в жизни», рисуют не маслом, но пастелью, извлекая из игры актуальные смыслы. Не мудрено, потому что с Горьким у Шапиро давние и счастливые отношения. Удачными были его спектакли «На дне» и «Последние» в «Табакерке». Они до сих пор идут. Удача — и «Дети солнца». На горьковских спектаклях Шапиро всегда помнишь, что перед тобой не только «великий пролетарский писатель», но и автор «несвоевременных мыслей». На «Детях солнца» еще и обнаруживаешь, что автор опять своевремен, и заглядывать в тексты Горького надо бы чаще. Не похожи «Дети солнца» и на предыдущий спектакль Шапиро «451 градус по Фаренгейту». Важное для Шапиро высказывание в стенах калягинского театра «Et cetera» все-таки страдало тенденциозностью. Игралось приемом наружу, было рассчитано, что называется, и на дураков, их должна была разбудить та тревога, которую испытывает режиссер по отношению к современному миру. Этот расчет на всех сразу был явно принципиальным выбором Шапиро.
В «Детях солнца», особенно поначалу, не ощущаешь никаких «посланий». Во всем разлита спокойная созерцательность. Взгляд режиссера, как это бывает в кино, медленно панорамирует, разглядывает героев: какие такие дети? какого такого солнца? В их костюмах есть легкий исторический намек, но, несмотря на активно используемую в них современную «джинсу», нет ощущения, что сюжет осовременен и вообще в осовременивании нуждается. Скорее, мы наблюдаем прошедшую некогда жизнь сквозь пресловутую «четвертую стену», смотрим на героев, как на диковинных рыб в аквариуме… Такой же печальный, солнечный, но не согревающий осенний свет (художник Д. Исмагилов) был разлит в пространстве Давида Боровского, сделанном для ефремовского «Дяди Вани». Почему-то вспомнилось.
Пространство «Детей солнца», действительно, для Малого театра необычно. Оно практически пустое. Никакого павильона, никакой «волшебной коробочки», вместо этого — две условные стены вдоль кулис. Во время действия на замшелых (или закопченных?) кирпичах задника, высоко слева, непредсказуемо и неритмично, а то и нелогично происходящему проступают слова и реплики кого-нибудь из героев пьесы или ремарки Горького. Будто кто-то медленно читал пьесу, потом возвратился к тому, обо что споткнулся, задумался над страницей и отчеркнул строчку. А фраз-афоризмов тут предостаточно. Ну, например, высказывание некоего Назара Авдеевича (В. Коняев), домовладельца и будущего капиталиста: «Ссудная касса — это для души». Пять слов, а человек виден насквозь.
Пространство сцены не просто распахнуто, раздето — до колосников, с которых нянька Антоновна сгоняет шумливого дворника (Е. Куршинский), до задней кирпичной стены, в которую буквально вросло уютное ампирное крыльцо протасовского дома. Вот и все, что осталось от проданного Назару Авдеевичу «гнезда», от «генеральского дома», потерю которого нянька Л. Поляковой оплакивает в душе ежесекундно. Ее фраза «Дом брошен» звучит и как укор, и как угроза будущих несчастий, даже когда она говорит об обыденном: подогретом молоке для Лизы Протасовой, безобразиях пьяного слесаря или мягкотелости своего хозяина, Павла Протасова.
В 2004 году в спектакле «Вишневый сад» в МХТ Шапиро и Д. Боровский раскрыли занавес не вдоль рампы, а вдоль кулис, как гигантские ворота, за которыми обнаружилась зияющая пустота. Это ошарашило публику, но выглядело пугающе многозначительно. В «Детях солнца» Владимир Ковальчук, обнажив сцену, не просто удивил зрителя ее объемом, оглушил ее обыденностью и сиротством, но увеличил в ней содержание тревоги и одиночества, постоянно угнетающих героев спектакля. Здесь все нуждаются в собеседнике, ласке, опоре, но никто никого не может толком дослушать. Все движение сюжета, все порывы героев объясниться, эту общую вечную маету Шапиро выстраивает не параллельно рампе, но перпендикулярно зрительному залу, отчего каждый из горьковских «детей солнца» будет уважен «крупным планом», каждому будет дан свой лирический монолог или хотя бы фраза. Даже двум горничным, Фиме (О. Жевакина) и Луше (И. Жерякова), это будет дозволено. Одна, нахальная, городская, будет бойко утверждать: «Я девушка честная», — и тут же алчно спрашивать: «Сколько?». Другая, деревенская, похожая на испуганную монашку, станет повторять слова «черная немочь» с таким ужасом, будто увидела не странных своих господ, а самого черта.
Из всех пьес Горького, особенно тех, что ощущаются как «чеховские» (не «украденные» у Чехова, как шутят или сердятся некоторые, но развивающие настроение эпохи канунов или спорящие с чеховским мироощущением), «Дети солнца» — не самая выигрышная. Она кажется абсолютно бессобытийной, в ней нет ярко выраженного главного героя. И это отсутствие кажется Шапиро важным. Именно эту бессобытийность жизни он и делает главным событием своего спектакля, каждому герою дает право высказаться, но ни одному не дает быть правым, получить утешение или совет.
Шапиро будто смотрит на старую пьесу сквозь наше сегодня, удивляется количеству совпадений и рифм и не ленится (а многие современные режиссеры, берясь за подобные, все-таки реалистические пьесы, именно ленятся) — не ленится подробно, тщательно и страшно заинтересованно вникнуть в жизнь горьковских персонажей, понять, что их волнует и отчего волнует так сильно. Вместе с актерами Малого театра, которые пребывают в хорошей форме, явно дисциплинированы и способны выполнить сложные режиссерские задачи (это всегда по спектаклю видно), он представляет жизнь русского захолустья, как плотный поток, глубокую реку с сильным течением. На такую реку иногда хочется смотреть и смотреть, а иногда и нырнуть в нее не помешает. Как и Протасов, которого В. Бочкарев играет человеком умным, деликатным и при этом смешным и трагически бесполезным сегодняшнему дню, Шапиро отказывается «ходить целый день и говорить всем, что хорошо и что нехорошо». Ничью сторону не принимает, не кипятится, не страдает, никого не учит (как пробовал в «Фаренгейте»), а задумчиво, усмехаясь, исследует русскую жизнь начала века. Замечает, какая она нелепая, горькая, бесцельная. Как мало изменилась за сто лет. Типажи все те же, и все — плоть от плоти этой «надувательной земли», как сказал бы Гоголь: то «природные господа», а то — «повадки, как у твари». Фигура слесаря Егора, мастера на все руки и вечно пьяного мужика, который избивает жену только за то, что сам «всю жизнь в обиде прожил», — в этом смысле типичная. Сыгран он А. Коршуновым мощно и страшно: вот он въяве, русский бунт, бессмысленный и беспощадный. «Человек, если разумен, то добр», — спорит ученый-химик Протасов. «Человек бесполезен и неприятен», — возражает врач-ветеринар Чепурной. И оба правы. Так и выстраивается эта энциклопедия русской жизни, составленная Горьким без пафоса и без надежды. Если внедриться в эту жизнь глубоко, как нервная эксцентричная Лиза (Л. Титова), которая не хочет слышать грубых слов и видеть красного цвета, можно угодить в больницу. Если все время, как она, слушать предчувствия и бояться перемен, можно убить, оттолкнуть любимого человека. Если все время молчать, как Елена (С. Аманова), «ненавидя драму», т.е. не опускаясь до выяснения отношений, можно потерять любовь. Если красть чужую любовь, а портреты писать с досады, как художник-неврастеник Вагин (Г. Подгородинский), можно истрепать и талант. Тут даже у бойкого Миши (С. Потапов), этого явного предшественника современных «кризис-менеджеров», есть своя драма: он большой уже мальчик, а его никто не принимает всерьез, он ко всем — с открытой душой, а Чепурной ему руки не подает, брезгует. Даже в напористой и недалекой Меланье (блистательно сыгранной Е. Глушенко) живет боль, есть и то, и другое, и «природа», и «тварь»: толстокожесть и доброе сердце, хватка и мечтательность, хабальство и трезвая самооценка, нет только гордыни, которая русскому человеку, может, и вредит больше всего на свете во все времена.
Читать еще: Жан луи художник. Предыстория кровавого сражения
Вся эта компания разномастных, разномасштабных людей, и простых, и сложных, живущих бок о бок и никак не способных наладить свою жизнь, напоминает настраивающийся оркестр: различаешь все инструменты, обрывки разных мелодий, но связная музыкальная фраза никак не сложится. Дирижера нет. Разве что смерть заставит их собраться с мыслями? У Шапиро никакой не бунт пьяного Егора против своего благодетеля Протасова становится кульминацией спектакля, а самоубийство Чепурного (В. Низовой), в котором и предположить нельзя было тонкой нервной организации. Когда здоровый с виду и даже циничный молодой человек вешается, это ошарашивает всех, после такого иначе вспоминаешь его веселую историю о рыжем поросенке, которого спасли, да он оказался никому не нужен, иначе звучит и главная фраза роли: «Хочется мне что-то сделать… эдакое, знаете, геройское… А что? Не могу догадаться». Никак не могут догадаться и те, кто остался в живых.
Очень трезво разобрав нравы горьковских «детей солнца» и следуя этой логике дальше, Шапиро ужесточает и финал пьесы, ровно вполовину укорачивая знаменитую фразу Протасова: «Люди должны быть светлыми и яркими… как солнце». В. Бочкарев свое «Люди должны быть…» произносит растерянно, раненно, с недоумением, но и с какой-то еле уловимой требовательностью.
…Год назад, собираясь только ставить «Детей солнца», Шапиро рассказывал мне о давнем впечатлении, которое произвел когда-то Малый театр на него, молодого и нетерпимого формалиста. Забрел он туда случайно, а получил одно из самых сильных впечатлений в жизни. «Вышли на сцену Турчанинова и Рыжова, сели за стол, стали разговаривать, и вся моя левизна исчезла. У меня какое-то раздвоение личности произошло. Я забыл всю свою крутость». Когда спектакль сделан хорошо и волнует, становится совершенно не важно, к какой «партии» принадлежат те, кто в этом замешан.
Пьеса дети солнца. О людях простых и сложных
Старый барский дом. Большая, полутемная комната; в ее левой стене окно и дверь, выходящие на террасу; в углу — лестница наверх, где живет Лиза; в глубине комнаты арка, за ней столовая; в правом углу — двери к Елене. Книжные шкафы, тяжелая, старинная мебель, на столах — дорогие издания, на стенах — портреты ученых натуралистов. На шкафе белеет чей-то бюст. У окна налево — большой круглый стол; перед ним сидит Протасов, перелистывает какую-то брошюру и смотрит, как на спиртовой лампочке греется колба с какой-то жидкостью. На террасе под окном возится Роман и глухо, уныло поет песню. Это пение беспокоит Протасова.
(По лестнице неслышно сходит Лиза, — останавливается перед шкафом, тихо открывает его.)
(Из столовой выходит Егор, немного выпивший.)
(Идут через дверь на террасу. Протасов с колбой в руках.)
(Входит Назар Авдеев с террасы, снимает картуз, осматривает комнату, вздыхая, щупает пальцем обои. Кашляет.)
(Выходит Протасов, — сзади Антоновна.)
(Антоновна уходит в столовую.)
(Фима в дверях из столовой, слушает.)
(Антоновна из столовой, за нею Фима.)
(Вбегают Чепурной, Мелания, Лиза, Антоновна, Фима.)
(Антоновна и Роман являются в дверях столовой.)
(Фима входит, ловко накрывает стол у окна и постепенно переносит чай.)
(Лиза входит и хлопочет у стола.)
(Протасов смущенно смеется.)
(Пауза. Около террасы ворчит Роман. Лиза, вздрогнув, смотрит в окно.)
(Быстро выхватывает часы, смотрит.)
(На террасе — Елена и Вагин.)
(Чепурной и Лиза уходят.)
(Вагин выходит на террасу.)
(Лиза не отвечает. Елена смотрит вслед ей, пожимает плечами и, нахмурив брови, медленно идет к двери на террасу. Фима из столовой.)
(Фима быстро уходит. Протасов спешно выходит из-за портьеры.)
Направо стена дома и широкая терраса с перилами. Несколько балясин из перил выпали. На террасе два стола: один большой, обеденный; другой, в углу, маленький, — на нем разбросаны кости и лото. Задний бок террасы затянут парусиной. Во всю длину двора, до забора в глубине его, стоит зеленая, старая решетка, за нею — сад. Вечер. Из-за угла террасы идут Чепурной и Назар Авдеевич.
(Миша выглядывает из-за угла. Чепурной замечает его.)
(Фима на террасе готовит чай.)
(Из сада идут Лиза и Чепурной.)
(Из сада идут Елена, Протасов, Вагин.)
(Вагин уходит. Елена задумчиво прохаживается по террасе. Из сада доносится голос Чепурного.)
(Уходят. Роман выглядывает из-за угла с топором в руке. Из сада идут Лиза и Чепурной. Антоновна — из комнат.)
(Протасов и Вагин выходят из комнат.)
(Все несколько секунд смотрят на нее молча. Вагину ее возбуждение не нравится.)
(Идет в комнаты. За углом террасы истерический крик Авдотьи.)
Читать еще: Конспект нод «зимнее дерево». Зимнее дерево
(Из комнат выскакивает Протасов, за ним Мелания.)
(Роман идет сонный. Становится сзади Егора.)
(Елена и Мелания идут.)
Обстановка первого действия. Пасмурный день. В кресле у стены сидит Елена. Лиза возбужденно ходит по комнате.
(В дверях с террасы — Роман.)
(Все трое — Егор впереди — идут в столовую. Слышны их голоса.)
(Фима, не торопясь, уходит. Мелания грузно валится в кресло и плачет и как-то рычит от боли.)
(Чепурной и Лиза идут сверху по лестнице. Молча проходят через комнату на террасу. Чепурной — угрюмо спокоен. Лиза — взволнована.)
(Протасов, проводив жену, боязливо, исподлобья смотрит на Меланию. Она сидит, как виноватая, низко опустив голову.)
(Вагин идет с террасы.)
(Лиза молча идет.)
(Сцена несколько секунд пуста. Из столовой доносится говор и звон посуды. Выходит Чепурной — со словами: «Ну, я здесь покурю». Проходит к окну, заложив руки, за спину. Вынимает изо рта папиросу, смотрит на нее и вполголоса поет.)
(Елена вопросительно и строго смотрит на Вагина.)
(На лестнице шаги, торопливые и громкие. Протасов пугливо вскакивает. Сбегает Лиза, ее глаза широко открыты и в них — ужас. Шевелит губами, делает знаки руками, — не может говорить.)
Обстановка второго действия. Полдень. Позавтракали, подан кофе. Роман, в красной рубахе, чинит решетку сада. Луша, стоя у террасы, смотрит на него. В комнатах смеется Протасов.
(Протасов и Лиза выходят из комнат.)
(Вагин и Елена берут ее на руки и несут в комнаты. Она бьется и, все учащая темп, кричит только одно слово: «Нет». Из-за угла террасы, не торопясь, выходит Роман и заглядывает в комнаты. Оттуда выбегает Луша, испуганная.)
(Роман что-то мычит. Вагин выходит из комнат, нахмуренный. Прохаживается по террасе, посматривая на Романа. Вынимает альбом, карандаш.)
(Пауза. Из комнат порою доносится стонущий, звук. Где-то далеко на улице — смутный шум. Идет Мелания.)
(Плачет и идет в комнаты.)
(Елена выходит. Вагин вопросительно смотрит на нее.)
(У ворот дома — возня. Раздаются крики: «Держи его!» — «Ага-а!» «Через забор. » — «Берегись, ребята. » — «Ты палкой?» — «Бей его!»)
(Из-за угла дома к террасе бросается доктор, растрепанный, без шляпы.)
(Вагин бросается к воротам.)
(У ворот — громкий треск, сломал доску, хлопает калитка, звенит разбитое стекло. Выскакивает Протасов, на него лезет человек десять каких-то людей, он отмахивается от них шляпой и носовым платкам. Это их забавляет, и некоторые из них — смеются.)
(Являются Егор и Яков Трошин. Егор немного выпивши, Трошин — пьян сильно. Егор бросается на Протасова и хватает его за ворот.)
(С появлением Елены в толпе раздается несколько громких возгласов: «Гляди, какая выскочила!» — «Эх, ты, с пистолетом!» — «Дай ей!» «Сунься-ка. » — «Ишь, какая!»)
(Елена стреляет. Немного раньше сзади толпы, окружавшей Егора, является Роман. В руках у него большой осколок доски. Не торопясь, он взмахивает ею и бьет по головам людей. Делает он это молча, сосредоточенно, без раздражения. В момент, когда Елена стреляет в Егора, Роман бьет его, и Егор, охнув, падает, увлекая за собой Протасова. Елена идет на толпу, угрожая револьвером. После ее выстрела в толпе резкий поворот настроения. Кто-то удивленно и негромко восклицает: «Выстрелила. » — «Гляди — упал. » — «Ах, собака. » Кто-то бежит со двора и орет: «Ребята, убивают!» Другой спешит за ним, крича: «Не трусь. чего испугался? Баба ведь. » Отступают почти все.)
(Роман подходит к Трошину, который сидит на земле около Егора, что-то бормочет, тормошит его и бьет Трошина доской. Тот мычит и падает. Вбегает из-за угла Вагин, сильно потрепанный, видит подвиг Романа.)
(Роман бросил доску и присел на корточки около Протасова.)
(Вагин и Елена поднимают Павла. Он в обмороке. Роман тормошит Трошина.)
(Егор очнулся, поднимает голову, охает.)
(Егор, Трошин и Роман — составляют другую группу. Роман несколько более оживлен и подвижен, чем всегда.)
(Елена с напряжением на лице смотрит на Егора и на всех.)
(На террасу выходит Лиза. На ней надето белое платье. Она красиво и странно причесана. Идет медленно, какой-то торжественной поступью; на ее лице застыла неясная, загадочная улыбка. Сзади ее Антоновна.)
(Она останавливается и негромко, с улыбкой читает написанное на обороте фотографической карточки Чепурного.)
(Напевает какой-то странный, унылый мотив. Тихо.)
(Молчит. Вздохнув, читает снова.)
(Антоновна, недружелюбно взглянув на Елену, идет за ней.)
(Все трое идут в сад. У изгороди сидит Егор и с угрюмой ненавистью в глазах следит за ними. Трошин что-то невнятно бормочет, щупая голову и плечо дрожащими руками.)
Язык. Культура. Коммуникации
ЖАНРОВО-СТИЛИСТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ПЬЕСЫ М. ГОРЬКОГО «ДЕТИ СОЛНЦА»
AN ANALYSIS OF GENRE AND STYLE OF THE PLAY BY MAXIM GORKY «CHILDREN OF THE SUN»
Аннотация: В статье дается жанровая характеристика пьесы Максима Горького «Дети Солнца», уделяется внимание основным носителям жанра, рассматриваются стилистические приемы, использованные автором произведения, и их роль в художественном замысле.
Ключевые слова: носители жанра; пьеса-диспут; дискуссии о человеке; драматическое противостояние; образность.
Abstract: The article presents a genre characteristic of the play by Maxim Gorky «Children of the sun», pays attention to the main holders play genre, considered stylistic devices used by the author and their role in the artistic conception.
Keywords: holders of the genre; play-dispute; discussion about human; dramatic confrontation; imagery.
Творчество Максима Горького невозможно переоценить. В его рассказах, романах, повестях ярко описывается жизнь простых людей, которые неустанно ведут борьбу за место под солнцем. Его пьесы пропитаны трагизмом, протестом против социальных порядков и страстным призывом к справедливой и свободной жизни.
На протяжении всей своей творческой жизни Горький обращался к теме «человека». В своих произведениях он переосмыслял облик человека, его положение в мире. Пьеса «Дети Солнца» — яркий этому пример. Она была написана в 1905 году, в канун первой русской революции. В этой пьесе Горький не просто предсказывал грядущую бурю, он ясно осознавал неизбежность катастрофы.
Пьеса имеет символичный заголовок «Дети солнца». «Детьми Солнца» называют себя и Павел Протасов, яростный алхимик, верующий, что будущее за наукой, и его сестра Лиза, которая испытывает страх перед будущим, стремится объяснить всем жителям дома, что грядут неизбежные чудовищные перемены. Однако, как писал сам Горький, «Дети Солнца» — это не осуждение интеллигенции, не ирония, и уж, конечно, не сатира. Это скорее предупреждение о возможности катастрофы. Ведь главным конфликтом в пьесе является разрыв между интеллигенцией и простым народом, который, достигая масштаба пропасти, становится катастрофой для человечества.
Этот разрыв мы можем видеть буквально с первых страниц пьесы, в разговоре Протасова с дворником. Здесь мы видим интеллигентность главного героя, а также его неумение строить свою речь в соответствии с ситуацией. Также дистанция между интеллигенцией и народом подчеркивается одним из самых ярких маркеров горьковского стиля — афористичностью. Так, в данной пьесе афористичность играет важную роль, делит основные противостоящие группы героев. С одной стороны, простой народ, которому присущи афоризмы, выражающие народную мудрость, а также пословицы и поговорки. С другой стороны, интеллигенция, которая часто обращается к афоризмам философского содержания.
Читать еще: Па сис. Двенадцать стульев
Линию разрыва мы можем наблюдать не только по отношению «интеллигенция — простой народ», но также в плане личных человеческих отношений. Так, например, Павел Протасов не только оторван от народа, он в принципе замкнут в самом себе. Поэтому и возникает его конфликт в отношениях с женой. Он настолько увлечен своими опытами и работой, что не замечает окружающих его людей. Отсюда и возникают то комические, то драматические ситуации его столкновений с окружающими, он часто не понимает, что происходит вокруг: в ответ на признание в любви Мелании он просит у нее свежих яиц для опытов; когда нянька Антоновна обращается к нему с просьбой помочь слесарю Егору разобраться в семейной драме, он не понимает, почему он должен вмешиваться в чужие отношения; когда предприниматели Выгрузовы в буквальном смысле пытаются купить его знания, он думает, что они заботятся о его благосостоянии.
Всем без исключения героям пьесы свойственно желание найти в другом участие и поддержку, уважение и понимание. Такое стремление дает главное идейно-тематическое наполнение всем линиям пьесы, прямо или косвенно связанным с Протасовым. Стремясь утвердиться в своем человеческом звании, герои пьесы надеются подняться на следующую ступеньку человечности с помощью другого, через его уважение и через его участие. Так, например, Мелании Протасов нужен только лишь потому, что она видит в нем «святого человека», «такого неземного», такого «возвышенного», и надеется рядом с ним очиститься и начать новую жизнь. Жена Протасова Елена, испытывая недостаток внимания со стороны мужа, ищет поддержки и опоры у художника Вагина. Для Егора, который живет в вечной обиде, работа у Протасова, «человека особенного», — также возможность почувствовать себя человеком. Для Чепурного любовь к Лизе, возможность бывать у Протасовых — тоже попытка некоего возрождения.
Единственным «живым» персонажем, пытающимся разобраться во всем, является Лиза. Она единственная чувствует пропасть, отделяющую ее окружение от простого народа, который живет в нищете и невежестве. Она стремится объяснить, что миллионы людей озлобленны, и эта злоба скоро прорвется наружу. Но никто не воспринимает ее слова всерьез, все только лечат.
Нянька Антоновна занимает особое место в композиции произведения. Ведь она измеряет все самыми традиционными, восходящими еще к крепостническим временам понятиями. Поэтому она не понимает ничего ни в отношениях между Чепурным и Лизой, ни в семейной драме Елены и Павла Протасовых, ни в отношениях Егора со своей женой. Не понимает она и самого Протасова: «Ишь пачкун, — обращается она к Протасову, — генеральский сын тоже. а занимается неизвестно чем, только одни неприятные запахи пускаешь. ». Таким образом, здесь ярче всего проявляется общая проблематика пьесы: драматическое противостояние людей разного уровня сознания и невозможность преодолеть эту рознь. Линия Антоновны возникает в каждом из четырех актов, все отчетливее демонстрируя растущее взаимное непонимание между старухой и новой жизнью.
В пьесе «Дети солнца» нет «человека со стороны». В отличие от пьесы «На дне», здесь нет Луки, который бы обострил существующую конфликтную ситуацию. И это естественно: сложившийся конфликт не под силу изменить одному человеку. Вот почему роль такого катализатора в конфликте играет холера. Это стихия, эпидемия, которая обостряет отношения интеллигенции и народа и в конечном счете приводит к катастрофе.
Пьеса М. Горького «Дети Солнца» очень близка к чеховской драматургии. Ей также присущи многолинейная композиция, сложное философское миросозерцание, многогранное изображение героев и, как следствие, невозможность разделить персонажей на добрых и злых. Однако Горький в своей пьесе по-своему переосмысливает облик человека, его место в мире. Это уже не совсем «чеховские» герои. Герои горьковской пьесы полны энергии, мыслей. Они стараются приблизить то время, «. когда из всех людей возникнет в жизни величественный и стройный организм — человечество». Если чеховские герои лишь мучаются вопросом, зачем они живут, в чем смысл их существования, то горьковские «дети солнца» нисколько не сомневаются в своей миссии — работать во имя будущего. Работа для героев — естественный образ жизни.
Вся серия сюжетов, о которых говорилось выше, соединяется с непременной для драматургии Горького дискуссией о человеке и его возможностях, о месте в современном мире, науке и искусстве. Главными оппонентами этого диспута являются Павел Протасов и Лиза, остальные жители и гости дома также участвуют в споре. Тема диспута — человек. Как и в ранних произведениях Горького, слово «человек» проходит сквозь все реплики героев. Кроме того, мелькает тема человека и животных, что также характерно для ранних произведений Горького. Однако в данной пьесе сравнение человека с животным говорит нам о том, что человек еще далек от совершенства, от той роли, которая предназначена ему природой. В отдельных поступках человек уподобляется зверю, а иногда и превосходит его в жёсткости и грубости.
Как и чеховские пьесы, пьеса Горького лишь ставит вопрос, но не решает его, конфликт в пьесе не разрешается. Финал пьесы трагичен. От безысходности гибнет Чепурной, сходит с ума Лиза, чуть не погибают Егор и Протасов, бушует холера. Такой финал — отрицание чересчур утопических исторических концепций. Драматическое противостояние «детей солнца» (интеллигенции) с «детьми земли» (простым народом) одинаково губительно для обеих групп. Образ солнца приобретает зловещие черты, а его дети видятся не ускорителями прогресса, а обреченными на одиночество в пустыне мертвой действительности.
Библиографический список
1. Михайловский, Б. В. Драматургия М. Горького эпохи первой русской революции / Б. В. Михайловский. — 2-е изд., доп. — М. : Искусство, 1955. — С. 115–128.
2. Муратова, К. Д. Максим Горький и Леонид Андреев / К. Д. Муратова // Литературное наследство ; под ред. И. И. Анисимова. — 1965. — Т. 72. — С. 9–60.
3. Цесницкий, В. А. А. М. Горький. Очерки жизни и творчества / В. А. Цесницкий. — М., 1959. — С. 218–244.
4. Михайловский, Б. В. Творчество М. Горького и мировая литература / Б. В. Михайловский. — М., 1965. — С. 474–475.
5. Юзовский, Ю. Максим Горький и его драматургия / Ю. Юзовский. — М., 1959. — С. 423–439.
Источники:
http://www.biletexpress.ru/articles/1816.html
http://az.lib.ru/g/gorxkij_m/text_1905_deti_solntza.shtml
http://journals.susu.ru/lcc/article/view/610/735
