Действие происходит в современной Ибсену Норвегии в усадьбе фру Альвинг на западном побережье страны. Идёт мелкий дождь. Гремя деревянными подошвами, в дом входит столяр Энгстранд. Служанка Регина приказывает ему не шуметь: наверху спит только что приехавший из Парижа сын фру Альвинг Освальд. Столяр сообщает: приют, который он строил, готов к завтрашнему открытию. Заодно будет открыт и памятник камергеру Альвингу, покойному мужу хозяйки, в честь которого назван приют. Энгстранд прилично на строительстве заработал и собирается сам открыть в городе собственное заведение — гостиницу для моряков. Тут как раз пригодилась бы женщина. Не хочет ли дочка к нему переехать? В ответ Энгстранд слышит фырканье: какая она ему «дочка»? Нет, Регина не собирается покидать дом, где её так привечают и все так благородно — она даже научилась немного французскому.
Столяр уходит. В гостиной появляется пастор Мандерс; он отговаривает фру Альвинг от страхования построенного приюта — не стоит открыто сомневаться в прочности богоугодного дела. Кстати, почему фру Альвинг не хочет переезда Регины к отцу в город?
К матери и пастору присоединяется Освальд. Он спорит с Мандерсом, обличающим моральный облик богемы. Мораль в среде художников и артистов не лучше и не хуже, чем в любом другом сословии. Если бы пастор слышал, о чем рассказывают им в Париже наезжающие туда «кутнуть» высокоморальные чиновники! фру Альвинг поддерживает сына: пастор напрасно осуждает её за чтение вольнодумных книг — своей явно неубедительной защитой церковных догм он только возбуждает к ним интерес.
Освальд выходит на прогулку. Пастор раздражён. Неужели жизнь ничему фру Альвинг не научила? Помнит ли она, как всего через год после свадьбы бежала от мужа в дом Мандерса и отказывалась вернуться? Тогда пастору все-таки удалось вывести её из «экзальтированного состояния» и вернуть домой, на путь долга, к домашнему очагу и законному супругу. Разве не повёл себя камергер Альвинг как настоящий мужчина? Он умножил семейное состояние и весьма плодотворно поработал на пользу общества. И разве не сделал он её, жену, своей достойной деловой помощницей? И ещё. Нынешние порочные взгляды Освальда — прямое следствие отсутствия у него домашнего воспитания — это ведь фру Альфинг настояла, чтобы сын учился вдали от дома!
Фру Альвинг задета словами пастора за живое. Хорошо! Они могут поговорить серьёзно! Пастор знает, что покойного мужа она не любила: камергер Альвинг её у родственников просто купил. Красивый и обаятельный, он не перестал пить и распутничать после свадьбы. Неудивительно, что она от него сбежала. Она любила тогда Мандерса, и, как кажется, ему нравилась. И Мандерс ошибается, если думает, что Альвинг исправился — он умер таким же забулдыгой, каким был всегда. Больше того, он внёс порок в собственный дом: она застала его однажды на балконе с горничной Йоханной. Альвинг добился-таки своего. Знает ли Мандерс, что их служанка Регина — незаконнорождённая дочь камергера? За круглую сумму столяр Энгстранд согласился прикрыть грех Йоханны, хотя и он всей правды о ней не знает — специально для него Йоханна придумала заезжего американца.
Что касается сына, она вынужденно отослала его из дома. Когда ему исполнилось семь лет, он стал задавать слишком много вопросов. После истории с горничной бразды правления домом фру Альвинг взяла в свои руки, и это она, а не муж, занималась хозяйством! И она же прилагала неимоверные усилия, чтобы, скрывая от общества поведение мужа, соблюдать внешние приличия.
Закончив исповедь (или отповедь пастору), фру Альвинг провожает его к двери. И они оба слышат, проходя мимо столовой, возглас вырывающейся из объятий Освальда Регины. «Привидения!» — вырывается у фру Альвинг. Ей кажется, что она вновь перенеслась в прошлое и видит парочку на балконе — камергера и горничную Йоханну.
Привидениями фру Альвинг называет не только «выходцев с того света» (так правильнее переводится это понятие с норвежского). Привидения, по её словам, — это вообще «всякие старые отжившие понятия, верования и тому подобное». Именно они, считает фру Альвинг, определили её судьбу, характер и воззрения пастора Мандерса и, наконец, загадочную болезнь Освальда. Согласно диагнозу парижского доктора, болезнь у Освальда наследственная, но Освальд, практически своего отца не знавший и всегда его идеализировавший, доктору не поверил, он считает причиной заболевания свои легкомысленные приключения в Париже в начале учёбы. Кроме того, его мучает постоянный необъяснимый страх. Они с матерью сидят в гостиной в сгущающихся сумерках. В комнату вносится лампа, и фру Альвинг, желая снять с сына чувство вины, собирается рассказать ему всю правду о его отце и Регине, которой он легкомысленно уже пообещал поездку в Париж. Неожиданно разговор прерывается появлением в гостиной пастора и криком Регины. Неподалёку от дома пожар! Горит новоотстроенный «Приют имени камергера Альвинга».
Читать еще: Милосердие и состраданиев романе Ф. М
Время близится к утру. Все та же гостиная. На столе по-прежнему горит лампа. Ловкий столяр Энгстранд в завуалированной форме шантажирует Мандерса, утверждая, что это он, пастор, неловко сняв нагар со свечи, стал причиной пожара. Впрочем, волноваться ему не стоит, Энгстранд никому об этом ничего не расскажет. Но и пастор пусть поможет ему в благом начинании — оборудовании в городе гостиницы для моряков. Пастор соглашается.
Столяр и пастор уходят, их сменяют в гостиной фру Альвинг и Освальд, только что вернувшийся с пожара, погасить который не удалось. Возобновляется прерванный разговор. За миновавшую короткую ночь мать Освальда успела подумать о многом. Особенно поразила её одна из фраз сына: «В их краю людей учат смотреть на труд, как на проклятие, как на наказание за грехи, а на жизнь, как на юдоль скорби, от которой чем скорей, тем лучше избавиться». Теперь, рассказывая сыну правду о его отце, она не столь строго судит о муже — его одарённая и сильная натура просто не нашла себе применения в их глуши и была растрачена на чувственные удовольствия. Освальд понимает, какие именно. Пусть знает, присутствующая при их разговоре Регина — его сестра. Услышав это, Регина поспешно прощается и покидает их. Она уже собиралась уйти, когда узнала, что Освальд болен. Только теперь Освальд сообщает матери, почему он ранее спрашивал её, готова ли она ради него пойти на все. И для чего ему, помимо всего прочего, была так нужна Регина. Он не до конца рассказал матери о болезни — он обречён на безумие, второй припадок превратит его в бессмысленное животное. Регина легко дала бы ему выпить приготовленный в бутылочке морфий, чтобы от больного избавиться. Теперь он передаёт бутылочку матери.
Мать утешает Освальда. Его припадок уже прошёл, он дома, он поправится. Здесь хорошо. Вчера весь день моросил дождь, но сегодня он увидит родину во всем её настоящем блеске, фру Альвинг подходит к окну и гасит лампу. Пусть Освальд взглянет на восходящее солнце и сверкающие под ним горные ледники!
Освальд смотрит в окно, беззвучно повторяя «солнце, солнце», но солнца не видит.
Мать смотрит на сына, сжимая в руках пузырёк с морфием.
Пьеса ибсена привидение. Привидения
Семейная драма в 3-х действиях
Просторная комната, выходящая в сад; в левой стене одна дверь, в правой – две. Посреди комнаты круглый стол, обставленный стульями; на столик книги, журналы и газеты. На переднем плане окно, а возле него диванчик и дамский рабочий столик. В глубине комната переходит в стеклянную оранжерею, несколько поуже самой комнаты. В правой стене оранжереи дверь в сад. Сквозь стеклянные стены виден мрачный прибрежный ландшафт, затянутый сеткой мелкого дождя.
В садовых дверях стоит столяр ЭНГСТРАН. Левая нога у него несколько сведена; подошва сапога подбита толстой деревянной плашкой. РЕГИНА, с пустой лейкой в руках, заступает ему дорогу.
РЕГИНА (приглушенным голосом). Чего тебе надо? Стой, где стоишь. С тебя и так течет.
ЭНГСТРАН. Бог дождичка послал, дочка.
РЕГИНА. Черт послал, вот кто!
ЭНГСТРАН. Господи Иисусе, что ты говоришь, Регина! (Делает, ковыляя, несколько шагов вперед.) А я вот чего хотел сказать…
РЕГИНА. Да не топочи ты так! Молодой барин спит наверху.
ЭНГСТРАН. Лежит и спит? Среди бела дня?
РЕГИНА. Это уж тебя не касается.
ЭНГСТРАН. Вчера вечерком я кутнул…
РЕГИНА. Нетрудно поверить.
ЭНГСТРАН. Слабость наша человеческая, дочка…
ЭНГСТРАН. А на сем свете есть множество искушений, видишь ли ты. Но я все-таки встал сегодня, как перед богом, в половине шестого – и за работу.
РЕГИНА. Ладно, ладно. Проваливай только поскорее. Не хочу я тут с тобой стоять, как на рандеву.
ЭНГСТРАН. Чего не хочешь?
РЕГИНА. Не хочу, чтобы кто-нибудь застал тебя здесь. Ну, ступай, ступай своей дорогой.
ЭНГСТРАН (еще придвигаясь к ней). Ну нет, так я и ушел, не потолковавши с тобой! После обеда, видишь ли, я кончаю работу здесь внизу, в школе, и ночью марш домой, в город, на пароходе.
РЕГИНА (сквозь зубы). Доброго пути!
ЭНГСТРАН. Спасибо, дочка! Завтра здесь будут святить приют, так уж тут, видимо, без хмельного не обойдется. Так пусть же никто не говорит про Якоба Энгстрана, что он падок на соблазны!
Читать еще: Джазовый вокал. Обучение джазовому вокалу
ЭНГСТРАН. Да, потому что завтра сюда черт знает сколько важных господ понаедет. И пастора Мандерса дожидают из города.
РЕГИНА. Он еще сегодня приедет.
ЭНГСТРАН. Вот видишь. Так я и не хочу, черт подери, чтобы он мог сказать про меня что-нибудь этакое, понимаешь?
РЕГИНА. Так вот оно что!
РЕГИНА (глядя на него в упор). Что же это такое, на чем ты опять собираешься поддеть пастора Мандерса?
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс… Иль ты спятила? Чтобы я собирался поддеть пастора Мандерса? Для этого Мандерс уж слишком добр ко мне. Так вот, значит, ночью махну назад домой. Об этом я и пришел с тобой потолковать.
РЕГИНА. По мне, чем скорее уедешь, тем лучше.
ЭНГСТРАН. Да, только я и тебя хочу взять домой, Регина.
РЕГИНА (открыв рот от изумления). Меня? Что ты говоришь?
ЭНГСТРАН. Хочу взять тебя домой, говорю.
РЕГИНА. Ну, уж этому не бывать!
ЭНГСТРАН. А вот поглядим.
РЕГИНА. Да, и будь уверен, что поглядим. Я выросла у камергерши… Почти как родная здесь в доме… И чтобы я поехала с тобой? В такой дом? Тьфу!
ЭНГСТРАН. Черт подери! Так ты супротив отца идешь, девчонка?
РЕГИНА (бормочет, не глядя на него). Ты сколько раз сам говорил, какая я тебе дочь.
ЭНГСТРАН. Э! Охота тебе помнить…
РЕГИНА. И сколько раз ты ругал меня, обзывал… Fi donc!
ЭНГСТРАН. Ну нет, таких скверных слов, я, ей-ей, никогда не говорил!
РЕГИНА. Ну я-то знаю, какие слова ты говорил!
ЭНГСТРАН. Ну да ведь это я только, когда… того, выпивши бывал… гм! Ох, много на сем свете искушений, Регина!
ЭНГСТРАН. И еще, когда мать твоя, бывало, раскуражится. Надо ж было чем-нибудь донять ее, дочка. Уж больно она нос задирала. (Передразнивая.) «Пусти, Энгстран! Отстань! Я целых три года прослужила у камергера Алвинга в Русенволле». (Посмеиваясь.) Помилуй бог, забыть не могла, что капитана произвели в камергеры, пока она тут служила.
РЕГИНА. Бедная мать… Вогнал ты ее в гроб.
ЭНГСТРАН (раскачиваясь). Само собой, во всем я виноват!
РЕГИНА (отворачиваясь, вполголоса). У. И еще эта нога.
ЭНГСТРАН. Чего ты говоришь, дочка?
РЕГИНА. Pied de mouton!
ЭНГСТРАН. Это что ж, по-англицки?
ЭНГСТРАН. Н-да, обучить тебя здесь всему обучили; вот теперь это и сможет пригодиться, Регина.
РЕГИНА (немного помолчав). А на что я тебе понадобилась в городе?
ЭНГСТРАН. Спрашиваешь отца, на что ему понадобилось единственное его детище? Разве я не одинокий сирота-вдовец?
РЕГИНА. Ах, оставь ты эту болтовню! На что я тебе там?
ЭНГСТРАН. Да вот, видишь, думаю я затеять одно новое дельце.
РЕГИНА (презрительно фыркая). Ты уж сколько раз затевал, и все никуда не годилось.
ЭНГСТРАН. А вот теперь увидишь, Регина! Черт меня возьми!
РЕГИНА (топая ногой). Не смей чертыхаться!
ЭНГСТРАН. Тсс… тсс. Это ты совершенно правильно, дочка, правильно. Так вот я чего хотел сказать: на этой работе в новом приюте я таки колотил деньжонок.
РЕГИНА. Сколотил? Ну и радуйся!
ЭНГСТРАН. Потому куда ж ты их тут истратишь, деньги-то, в глуши?
РЕГИНА. Ну, дальше?
ЭНГСТРАН. Так вот я и задумал оборудовать на эти денежки доходное дельце. Завести этак вроде трактира для моряков…
ЭНГСТРАН. Шикарное заведение, понимаешь! Не какой-нибудь свиной закуток для матросов, нет, черт побери! Для капитанов да штурманов и… настоящих господ, понимаешь!
РЕГИНА. И я бы там…
ЭНГСТРАН. Пособляла бы, да. Так только, для видимости, понимаешь. Никакой черной работы, черт побери, на тебя, дочка, не навалят! Заживешь так, как хочешь.
ЭНГСТРАН. А без женщины в этаком деле никак нельзя; это ясно, как божий день. Вечерком ведь надо же повеселить гостей немножко… Ну, там музыка, танцы и прочее. Не забудь – моряки народ бывалый. Поплавали по житейскому морю… (Подходя к ней еще ближе.) Так не будь же дурой, не становись сама себе поперек дороги, Регина! Чего из тебя тут выйдет! Кой прок, что барыня тратилась на твою ученость? Слыхал я, тебя тут прочат ходить за мелюзгой в новом приюте. Да разве это по тебе? Больно ли тебя тянет стараться да убиваться ради каких-то шелудивых ребятишек!
РЕГИНА. Нет, если бы вышло по-моему, то… Ну да, может, и выйдет. Может, и выйдет?
ЭНГСТРАН. Чего такое выйдет?
РЕГИНА. Не твоя забота… А много ль денег ты сколотил?
ЭНГСТРАН. Так, крон семьсот-восемьсот наберется.
ЭНГСТРАН. Для начала хватит, дочка!
РЕГИНА. А ты не думаешь уделить мне из них немножко?
ЭНГСТРАН. Нет, вот уж, право слово, не думаю!
РЕГИНА. Не думаешь прислать мне разок хоть материал на платьишко?
Читать еще: Большой театр все о нем. Большой театр
ЭНГСТРАН. Перебирайся со мной в город, тогда и платьев у тебя будет вдоволь.
РЕГИНА. Захотела бы, так и одна перебралась бы.
ЭНГСТРАН. Нет, под охраной отцовской путеводной руки вернее будет, Регина. Теперь мне как раз подвертывается славненький такой домик на Малой Гаванской улице. И наличных немного потребуется; устроили бы там этакий приют для моряков.
РЕГИНА. Да не хочу я жить у тебя. Нечего мне у тебя делать. Проваливай!
ЭНГСТРАН. Да не засиделась бы ты у меня, черт подери! В том-то вся и штука. Кабы только сумела повести свою линию. Такая красотка, какой ты стала за эти два года…
ЭНГСТРАН. Немного времени бы прошло, как, глядишь, подцепила бы какого-нибудь штурмана, а не то и капитана…
РЕГИНА. Не пойду я за такого. У моряков нет никакого savoir vivre.
Пьеса ибсена привидение. Привидения
Перевод А. и П. Ганзен
Действие происходит в усадьбе фру Алвинг, на берегу большого фьорда в западной Норвегии.
Просторная комната, выходящая в сад; в левой стене одна дверь, в правой — две. Посреди комнаты круглый стол, обставленный стульями; на столе книги, журналы и газеты. На переднем плане окно, а возле него диванчик и дамский рабочий столик. В глубине комната переходит в стеклянную оранжерею, несколько поуже самой комнаты. В правой стене оранжереи дверь в сад. Сквозь стеклянные стены виден мрачный прибрежный ландшафт, затянутый сеткой мелкого дождя. В садовых дверях стоит столяр ЭНГСТРАН. Левая нога у него несколько сведена; подошва сапога подбита толстой деревянной плашкой. РЕГИНА, с пустой лейкой в руках, заступает ему дорогу.
РЕГИНА быстро оглядывает себя в зеркало, обмахивается платком и поправляет на шее галстучек. Затем начинает возиться около цветов. В дверь из сада входит на балкон ПАСТОР МАНДЕРС в пальто и с зонтиком, через плечо дорожная сумка.
ПАСТОР МАНДЕРС снимает дорожную сумку и кладет ее и шляпу на стул. РЕГИНА возвращается.
Он садится, она подставляет ему под ноги скамеечку.
ФРУ АЛВИНГ входит из дверей налево. За нею РЕГИНА, которая сейчас же проходит через комнату в первую дверь направо.
ОСВАЛЬД АЛВИНГ, в легком пальто, со шляпой в руке, покуривая длинную пенковую трубку, входит из дверей налево.
ФРУ АЛВИНГ, с напряженным вниманием следившая за разговором, молча кивает головой.
ФРУ АЛВИНГ молча смотрит на него.
ФРУ АЛВИНГ по-прежнему молча смотрит на него.
ОСВАЛЬД входит из дверей направо, уже без шляпы и пальто. ФРУ АЛВИНГ идет ему навстречу.
В столовой с шумом опрокидывается стул и слышится резкий шепот РЕГИНЫ: «Освальд! С ума ты сошел? Пусти меня!».
В столовой раздается сначала покашливание ОСВАЛЬДА, затем он начинает напевать что-то, и наконец слышно, как откупоривают бутылку.
Та же комната. Над ландшафтом по-прежнему навис густой туман.
ПАСТОР МАНДЕРС и ФРУ АЛВИНГ выходят из столовой.
ФРУ АЛВИНГ, удостоверясь, что РЕГИНА ушла, затворяет за собой дверь.
Слышен звон стакана. ФРУ АЛВИНГ, оставив дверь открытой, садится с работой на диванчик у окна.
Опять слышно, как звякает графин о стакан.
Молчание. Сумерки медленно сгущаются. ОСВАЛЬД ходит по комнате. Сигару он положил.
ФРУ АЛВИНГ молча, ломая руки и борясь с собой, ходит по комнате. Освальд немного погодя приподнимается на локте и глядит на мать.
ФРУ АЛВИНГ дергает за сонетку.
РЕГИНА вносит зажженную лампу и ставит ее на стол.
ФРУ АЛВИНГ идет направо и звонит.
РЕГИНА вздрагивает и быстро испуганно косится на ФРУ АЛВИНГ.
РЕГИНА уходит в столовую.
РЕГИНА возвращается, держа в руке пустой бокал.
РЕГИНА вопросительно смотрит на ФРУ АЛВИНГ.
Регина садится на стул у дверей в столовую, все продолжая держать в руках пустой бокал.
Та же комната. Все двери настежь. Лампа по-прежнему горит на столе. На дворе темно, только налево на заднем плане слабое зарево. ФРУ АЛВИНГ, в наброшенной на голову шали, стоит на веранде и глядит в сад. РЕГИНА, тоже в платке, стоит чуть-чуть позади нее.
ЭНГСТРАН хочет поблагодарить, но не может от избытка чувств.
РЕГИНА недоумевающе смотрит на него.
РЕГИНА запирает и останавливается у дверей в переднюю. ФРУ АЛВИНГ сбрасывает с себя шаль, и РЕГИНА тоже. ФРУ АЛВИНГ придвигает стул и садится рядом с ОСВАЛЬД.
РЕГИНА скромно и нерешительно садится по другую сторону стола.
Слышится звук защелкивающегося замка.
Занимается день, лампа все горит на столе.
Восход солнца. Ледник и вершины скал в глубине ландшафта озарены ярким блеском утреннего солнца.
ОСВАЛЬД как-то весь осунулся в кресле, все мускулы его ослабли, лицо стало бессмысленным, взор тупо уставлен в пространство.
Источники:
http://briefly.ru/ibsen/prividenija/
http://www.litmir.me/br/?b=59661&p=1
http://az.lib.ru/i/ibsen_g/text_0044.shtml
